Электрические новости

Это текст

И вот из слепящего солнечного блеска, сверкающая, великолепная, точно карета сказочного принца, возникла… ЗЕЛЕНАЯ МАШИНА! Она скользила. Она что-то нашептывала, ласково, точно морской ветерок. Изящная, словно кленовый лист, свежая, словно ключевая вода, она мурлыкала как кошка, величаво выступая в знойных полуденных лучах. А в машине — коммивояжер из Гампорт Фолса, его напомаженную голову осеняет панама. Машина на резиновом ходу, она мягко и ловко скользит по выжженному солнцем добела тротуару; вот она, жужжа, подлетает прямо к нижней ступеньке крыльца, вихрем разворачивается и замирает. Выскочил коммивояжер, поскорей надвинул панаму на лоб, спасаясь от солнца. В тени широких ее полей блеснула улыбка. — Меня зовут Уильям Тара! А это… (он нажал грушу, раздался отрывистый лай)… это сигнал. — Он приподнял черные, блестящие, как шелк, подушки. — Здесь — аккумуляторные батареи! (Пахнуло свежестью, как после грозы.) — Вот стартер. Сюда ставят ноги. Это — тент, защита от солнца. А все вместе — Зеленая машина! <...> — В ней спокойно, как на пуховой перине. — Его дыханье мягко касалось их лиц. — Послушайте. Ни звука, ни шороха! Все электрическое. Надо только каждый вечер перезаряжать батареи у себя в гараже. — А вдруг она… то есть… — Младшая сестра отпила глоток ледяного чая. — А не может она убить нас током? — Совершенно исключено! Он кинулся в машину, улыбаясь во весь рот, зубы его сверкали; когда поздно вечером возвращаешься домой, так улыбается навстречу реклама зубного порошка. — В гости, на чашку чая! — Машина описала грациозный круг, точно тур вальса. — В клуб, поиграть в бридж. Провести вечер с друзьями. На праздник. На званый обед. На день рождения. На завтрак «Дочерей американской революции». — Машина упорхнула, с мягким рокотом покатила прочь, точно готовая скрыться навсегда, но тут же неслышно развернулась на своих резиновых шинах и подкатила к крыльцу. Коммивояжер сидел гордый тем, что так прекрасно понимает женскую натуру. — Управлять ею легко. Трогается с места и тормозит изящно и бесшумно. Не требует водительских прав. В жаркие дни ее продувает ветерком. Да что говорить — не машина, а мечта! — Машина скользила мимо крыльца, взад и вперед, а он сидел, закинув голову, самозабвенно закрыв глаза, напомаженные волосы его развевались по ветру. Потом он устало и почтительно взошел по ступеням на веранду, держа панаму в руке, оглянулся и посмотрел на машину, блистательно выдержавшую все испытания, как смотрит верующий на алтарь с детства знакомой церкви. — Сударыни, — сказал он вкрадчиво. — Двадцать пять долларов единовременно, и потом, на протяжении двух лет, по десять долларов в месяц. THE GREEN MACHINE! It glided. It whispered, an ocean breeze. Delicate as maple leaves, fresher than creek water, it purred with the majesty of cats prowling the noontide. In the machine, his Panama hat afloat in Vaseline above his ears, the salesman from Gumport Falls! The machine, with a rubber tread, soft, shrewd, whipped up their scalded white sidewalk, whirred to the lowest porch step, twirled, stopped. The salesman leaped out, blocked off the sun with his Panama. In this small shadow, his smile flashed. “The name is William Tara! And this—” He pinched a bulb. A seal barked. “—is the hem!” He lifted black satin cushions. “Storage batteries!” A smell of lightning blew on the hot air. “Steering lever! Foot rest! Overhead parasol! Here, in tote, is The Green Machine!” <...> “Quiet as a swan’s feather.” They felt him breathe softly in their faces. “Listen.” They listened. “The storage batteries are fully charged and ready now! Listen! Not a tremor, not a sound. Electric, ladies. You recharge it every night in your garage.” “It couldn’t—that is—” The younger sister gulped some iced tea. “It couldn’t electrocute us accidently?” “Perish the thought!” He vaulted to the machine again, his teeth like those you saw in dental windows, alone, grimacing at you, as you passed by late at night. “Tea parties!” He waltzed the runabout in a circle. “Bridge clubs. Soirees. Galas. Luncheons. Birthday gatherings! D. A. R. breakfasts.” He purred away as if running off forever. He returned in a rubber-tired hush. “Gold Star Mother suppers.” He sat primly, corseted by his supple characterization of a woman. “Easy steering. Silent, elegant arrivals and departures. No license needed. On hot days—take the breeze. Ah . . .He glided by the porch, head back, eyes closed deliciously, hair tousling in the wind thus cleanly sliced through. He trudged reverently up the porch stairs, hat in hand, turning to gaze at the trial model as at the altar of a familiar church. “Ladies,” he said softly, “twenty-five dollars down. Ten dollars a month, for two years.” "Вино из одуванчиков"

( А это жизнь )

И это текст

Я же велел тебе лежать в постели и не вставать, сорванец. - Доктор несильно ущипнул Чарльза за розовую, влажную щеку. - Лекарство помогло? Твоя рука вернулась к тебе? - Нет, а теперь то же самое случилось с другой, и с ногами! - Ну-ну, придется дать тебе еще три таблетки. По одной на каждую конечность. Ну как, годится, мой сладенький персик? - Доктор рассмеялся. - А они мне помогут? Пожалуйста, пожалуйста, доктор. Чем я болен? - Слабая форма скарлатины и небольшая простуда. - Значит, во мне живет микроб, у которого рождается много детей? - Да. - А вы уверены, что у меня на самом деле скарлатина? Вы ведь не делали никаких анализов! <...> В гостиной, прежде чем отец и мать успели туда войти, он быстро засунул руку в клетку с канарейкой и погладил желтенькую птичку, всего один разок. А потом закрыл дверцу, отошел в сторонку и принялся ждать. "Бред" он же "Горячечный бред" в оригинале "Fever Dream"

( и это жизнь )

И почти офф-топ: Шефнер в "Лачуге должника" самостоятельно изобрел ходячие болезни или таки читал Брэдбери?