У Гальяни иль Кольони
Feb. 10th, 2018 06:43 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
squirellaВ дивной путевой заметище ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
lucas_v_leyden'a много чеканных фраз. Вот эта
...если вдуматься, лучшее, что может быть на свете – это апельсиновое дерево с созревшими плодами, а из того, что придумало темное и беспокойное человечество – разве что обезболивающие и литература.
естественнейшим, хотя и антонимичным образом срифмовалось с неоднократно цитируемой Ольгой Седаковой
...нравится не сладкое, а крепкое, как может нравиться болеть или быть в плену, как Пушкину нравилась поздняя осень и чахоточная дева. Странствие и болезнь — лучшие из дней нашей жизни, заметил меланхолический библейский автор, «ибо скоро проходят». И потому еще, что в такие времена можно утешаться собственной невинностью: больше сейчас ничего не придумаешь, ход событий целиком взят из твоих рук. Если жизнь есть сон, то эпизоды болезни снятся на шаткой верхней полке.
Там, впрочем, много еще чего есть.
...ресторан «Passetto», называвшийся так по расположению в проходе, ведущем на площадь, единожды переехав в 1912 году, продолжает здравствовать и ныне. Но как, сидя в заснеженной Москве, убедиться в неизменности качества его макарон? Научная честность требовала от меня немедленно отправляться в Рим и я не мог ей долее противиться.
В отличие от большинства крупных европейских городов, в Риме нет городского велопроката (а то я, конечно, оседлал бы велосипед), а метро имеет довольно зачаточный вид. Последнее объясняется просто: стоит метростроевцам пару раз ткнуть лопатой в землю, как под ней обнаруживаются развалины очередного дома Тиберия, после чего какая уж работа! Джузеппе бежит за кьянти, Луиджи заказывает пиццу, а Джованни звонит студенткам археологического института – и пошла потеха.
Итальянец же, горделивый фаталист, никогда не сбросит скорость в таком месте, а, наоборот, лишний раз заставит своего ангела-хранителя пожалеть о том, что он некогда не выбрал другую работу.
До этого я дважды сталкивался с подобным устройством речевого аппарата (и оба раза – среди петербургских интеллигентов): она говорила, ни на секунду не прерываясь на то, чтобы вздохнуть. Начав на итальянском, она продолжила на английском, а потом перешла на французский – явно имея в запасе немецкий, хинди, японский, санскрит – и даже, может быть, какой-нибудь верхнеэтрусский. Она говорила, говорила и говорила. Она рассказывала про своего отца, который продавал билеты на местный фуникулер (погибший при землетрясении полвека назад). Она показывала фотографии выброса пепла 1944 года, рисунки извержения 1929 и гравюры клубов дыма, вырывавшихся из жерла в 1906-м. Она демонстрировала пути, которыми текла лава в 1872 и 1728-м. Она пела неаполитанскую песенку и содрогалась в падучей, изображая эффект подземных толчков. Она не нуждалась в собеседнике. Наконец, чувствуя, что голова моя начинает кружиться, я понял, что заткнуть это неукротимое жерло можно либо скинув ее с площадки, либо купив что-нибудь в ее безобразном ларьке. Никогда в жизни мне не приходилось тратить четыре евро с большим толком – и, признаться, я чуть не оторвал руль, удирая оттуда прочь.
Не так ли (думал я, примащивая благоуханные сыры между бутылками просекко) устроены и наши воспоминания, берущие из путешествий лучшие моменты с тем, чтобы потом смаковать их в заснеженной нашей Гиперборее?
А это один из комментариев автора:
Ну у меня есть такой психологический дефект - мне трудно договориться с совестью ехать куда-то просто так, мне нужно обязательно дело: подняться на гору, купить книжку или вот хоть макарон вкусить.
lucas_v_leyden'a много чеканных фраз. Вот эта ...если вдуматься, лучшее, что может быть на свете – это апельсиновое дерево с созревшими плодами, а из того, что придумало темное и беспокойное человечество – разве что обезболивающие и литература.
естественнейшим, хотя и антонимичным образом срифмовалось с неоднократно цитируемой Ольгой Седаковой
...нравится не сладкое, а крепкое, как может нравиться болеть или быть в плену, как Пушкину нравилась поздняя осень и чахоточная дева. Странствие и болезнь — лучшие из дней нашей жизни, заметил меланхолический библейский автор, «ибо скоро проходят». И потому еще, что в такие времена можно утешаться собственной невинностью: больше сейчас ничего не придумаешь, ход событий целиком взят из твоих рук. Если жизнь есть сон, то эпизоды болезни снятся на шаткой верхней полке.
Там, впрочем, много еще чего есть.
...ресторан «Passetto», называвшийся так по расположению в проходе, ведущем на площадь, единожды переехав в 1912 году, продолжает здравствовать и ныне. Но как, сидя в заснеженной Москве, убедиться в неизменности качества его макарон? Научная честность требовала от меня немедленно отправляться в Рим и я не мог ей долее противиться.
В отличие от большинства крупных европейских городов, в Риме нет городского велопроката (а то я, конечно, оседлал бы велосипед), а метро имеет довольно зачаточный вид. Последнее объясняется просто: стоит метростроевцам пару раз ткнуть лопатой в землю, как под ней обнаруживаются развалины очередного дома Тиберия, после чего какая уж работа! Джузеппе бежит за кьянти, Луиджи заказывает пиццу, а Джованни звонит студенткам археологического института – и пошла потеха.
Итальянец же, горделивый фаталист, никогда не сбросит скорость в таком месте, а, наоборот, лишний раз заставит своего ангела-хранителя пожалеть о том, что он некогда не выбрал другую работу.
До этого я дважды сталкивался с подобным устройством речевого аппарата (и оба раза – среди петербургских интеллигентов): она говорила, ни на секунду не прерываясь на то, чтобы вздохнуть. Начав на итальянском, она продолжила на английском, а потом перешла на французский – явно имея в запасе немецкий, хинди, японский, санскрит – и даже, может быть, какой-нибудь верхнеэтрусский. Она говорила, говорила и говорила. Она рассказывала про своего отца, который продавал билеты на местный фуникулер (погибший при землетрясении полвека назад). Она показывала фотографии выброса пепла 1944 года, рисунки извержения 1929 и гравюры клубов дыма, вырывавшихся из жерла в 1906-м. Она демонстрировала пути, которыми текла лава в 1872 и 1728-м. Она пела неаполитанскую песенку и содрогалась в падучей, изображая эффект подземных толчков. Она не нуждалась в собеседнике. Наконец, чувствуя, что голова моя начинает кружиться, я понял, что заткнуть это неукротимое жерло можно либо скинув ее с площадки, либо купив что-нибудь в ее безобразном ларьке. Никогда в жизни мне не приходилось тратить четыре евро с большим толком – и, признаться, я чуть не оторвал руль, удирая оттуда прочь.
Не так ли (думал я, примащивая благоуханные сыры между бутылками просекко) устроены и наши воспоминания, берущие из путешествий лучшие моменты с тем, чтобы потом смаковать их в заснеженной нашей Гиперборее?
А это один из комментариев автора:
Ну у меня есть такой психологический дефект - мне трудно договориться с совестью ехать куда-то просто так, мне нужно обязательно дело: подняться на гору, купить книжку или вот хоть макарон вкусить.
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png){kind=small}